Эвелин ощутила довольно-таки приятный вкус вина, которое он пил за ужином, и решила спокойно подождать, пока не закончится исследование. Хоть этим она могла его порадовать, ведь у нее действительно нет проблем с зубами. Но осмотр почему-то затянулся и начал постепенно пробуждать в ней какие-то непонятные чувства… Эвелин овладело непреодолимое желание присосаться к его языку и, может быть, в свою очередь, начать изучение его зубов. Она осторожно скользнула языком вперед и для пробы сначала сделала им небольшой кружок во рту Пэна.

В ту же секунду его язык начал своеобразную борьбу. Окунувшись в новый бурный поток чувств и эмоций, вызванный этим столкновением, Эвелин не заметила, как Пэн стал стягивать простыню с ее груди все ниже и ниже… Она быстро попыталась ухватиться за краешек, но было уже слишком поздно. Конечно, думала она, совсем не нужно стыдиться быть голой в постели с мужем – в конце концов, он же видел ее, когда откинули простыню, чтобы положить его рядом. Но, с другой стороны, все произошло за пару крошечных мгновений, он ведь не успел много увидеть?.. Это никак не входило в ее планы!

Лишь только Эвелин пришла к такому выводу, как Пэн оторвался от ее губ. Сейчас ему захочется взглянуть на ее грудь… Жутко стыдясь своих размеров, Эвелин немедленно обхватила руками его шею и притянула к себе, целуя с не выраженной в первый раз искренностью, присасываясь к его языку, как хотела вначале… Все, что угодно, любые средства – лишь бы отвлечь от груди, ловко раскрытой его умелыми руками.

Эвелин почувствовала, что Пэн удивлен ее агрессивным поведением, однако его реакцией, чему она тоже в свою очередь поразилась, стал встречный, еще более страстный поцелуй. Рука снова оказалась на ее груди, только в этот раз Эвелин уже не замерла испуганно, а, наоборот, прогнулась, следуя приказам собственного тела. Действия Пэна оказывали необъяснимый, первобытный эффект: соски вдруг затвердели, стали очень чувствительными к ласкам и легкому пощипыванию – такого ей в жизни еще не приходилось испытывать… Она никогда и не думала, что возможны столь приятные ощущения! Эвелин всерьез полагала, что грудь – всего лишь данность от Бога, чтобы кормить младенца, но, как оказалось, прикосновение к груди может повлечь за собой невероятное удовольствие.

Через несколько секунд, в течение которых все тело Эвелин превратилось в сплошной комок блаженства, Пэн снова попытался прервать поцелуй. Поглощенная созданной им эйфорией, Эвелин почти позволила ему это, но страх не дал ей расслабиться. Безумно боясь, что он останется недоволен ее обширными формами и навсегда уйдет, она скрепила руки вокруг его шеи. Пэн сначала замер, но потом снова начал ласкать и целовать, очевидно, соглашаясь на небольшое продолжение.

Однако Эвелин понимала, что не сможет больше тянуть время. И тут ей в голову пришла гениальная идея потушить свет. Ну конечно! Если Пэн не увидит ее, то и не будет испытывать отвращения. Освободив одну руку, она на ощупь потянулась к комоду в изголовье кровати, куда леди Марджери поставила свечу.

Не найдя ее с первого раза, Эвелин настолько втянулась в слепые поиски, что не заметила, как рука мужа медленно переместилась вниз, к внутренней стороне ее бедер, и пальцы прижались к нежной области меж ее ног. Она вздрогнула, издав протяжный стон, – все удовольствие, которое он до сих пор пробуждал в ней, неожиданно сосредоточилось именно там. Ее рука быстрее, неистовее задвигалась по комоду, пока не нащупала и не толкнула подсвечник… слишком резко. Послышался глухой стук, не предвещавший ничего хорошего.

Тогда Эвелин сама оборвала поцелуй и в отчаянии посмотрела на комод: пусто – она действительно смахнула свечу. Но в комнате почему-то по-прежнему было светло. Эвелин хотела повернуться в кровати и убедиться, что свеча потухла, но неожиданно губы Пэна сомкнулись на одном из сосков. Лежа на спине, она застыла и посмотрела вниз на его темную макушку с наслаждением и в то же время чувствуя испуг: он видит ее голой?.. О Боже, какое приятное ощущение… а она-то думала, что ласки рукой – предел удовольствия! Однако… должен ли он так поступать? Ведь только младенцу положено сосать женскую грудь. И все-таки успел ли он что-либо увидеть, прежде чем опуститься к ее соскам? Он…

Мысли мигом разлетелись во все стороны, как только рука Пэна вновь скользнула под простыню, все еще прикрывавшую ее бедра, и добралась до мягких складок… По телу Эвелин пробежала мелкая дрожь. Ох… ни о чем подобном мама не упоминала в разговоре – Эвелин бы этого не забыла. Нет, она ей точно ничего не говорила…

Погрузившись в пучину новых необычных ощущений, Эвелин не успела уследить за тем, как он поднял голову и теперь мог видеть ее голой по крайней мере выше пояса. Какой ужас… он хмурится. Все удовольствие, которое она сейчас испытывала, тут же сменилось печалью. Ему не нравится, теперь он будет чувствовать отвращение, едва завидев ее!..

Не дав ей толком свыкнуться с этой страшной догадкой, Пэн вдруг вскочил с кровати, завернул Эвелин в простыню и потащил к двери.

«Что он делает? – испуганно думала она по дороге. – Неужели собирается отнести вниз и публично унизить?» Нет, к счастью, Пэн и не думал этого делать, а лишь вынес ее в коридор, как матрас, который надо почистить, и поставил на пол. Затем он перегнулся через перила, крикнул что-то вниз и бросился обратно в комнату.

Эвелин стояла одна в коридоре, сжимала простынку, потерянно смотря ему вслед и чувствуя, что вот-вот ее сердце разобьется. Она перевела пустой, уже ко всему безразличный взгляд на кроватные занавески в спальне, пожираемые яркими… языками пламени?..

– Пожар, – прошептала она.

Глаза расширились, а до замутненного сознания дошло, что именно это слово Пэн и кричал тем, кто находился внизу. Пожар… Значит, он не выставил ее в коридор, словно какой-то мусор, и, возможно, даже не ужаснулся ее фигуре. Он убрал ее из комнаты, чтобы уберечь от опасности, пока сам будет бороться с огнем, причиной которого, очевидно, стала та самая свеча… Ах, какой он смелый и галантный!

«Но он же обгорит!» – ужаснулась Эвелин, наблюдая за тем, как Пэн пытается потушить пламя своими шоссами. Крепко обмотавшись простыней, она поспешила ему на помощь.

Глава 4

Эвелин вбежала в комнату и схватила тунику мужа. Она едва начала сбивать огонь, как Пэн взял ее на руки и потащил обратно в коридор.

– Я хочу помочь… – запротестовала Эвелин, но получила сердитый отказ.

Пэн еще раз крикнул с лестницы вниз: «Пожар!» – затем побежал в комнату.

Эвелин беспомощно наблюдала за его борьбой, любуясь отблесками огня, игравшими на его обнаженном мускулистом теле. Она, конечно, и раньше знала, что он высокий и крепко сбитый, это было видно даже в одежде, но только сейчас, в наготе, она смогла оценить его истинные размеры. Пэну не нужно было специально стараться, к примеру, подкладывать что-то под рубашку, чтобы кого-либо впечатлить: крепкое телосложение, ноги сильные и мускулистые, как у породистого коня, широкая грудь, а руки по объему – как ее ляжки, только более упругие.

Эвелин хотела еще рассмотреть его ягодицы, но в эту секунду Пэн отвернулся, срывая с кровати горящие занавески и бросая их на пол. Тут Эвелин осенило – чаша с водой! Рунильда, предвидев исход эксперимента с обвязкой, заблаговременно принесла в спальню воды, чтобы Эвелин освежилась, прежде чем ложиться голой в постель. После этого быстрого омовения чашу не уносили, значит, она до сих пор стояла там же, у камина.

Игнорируя приказ оставаться на месте, Эвелин бросилась в комнату, взяла с комода чашу и поспешила с ней к Пэну. Она была уже почти у цели, как вдруг простыня на ней размоталась, начала сползать и, прежде чем Эвелин успела поймать ее, запуталась в ногах. Услышав сдавленный крик, Пэн резко повернулся и на лету схватил падающую Эвелин за руку. Только благодаря его молниеносной реакции она не ударилась головой, а приземлилась на колени. Чаша полетела на пол, вода разбрызгалась во все стороны. Только по прошествии нескольких секунд Эвелин осознала, что ее намокшее лицо находится в нескольких дюймах от… весьма внушительной части тела ее супруга. Во время подготовки к первой брачной ночи мать описала этот «отросток», который Эвелин в жизни до сих пор не доводилось видеть. Но вот сейчас она определенно смотрела на него, причем с весьма близкого расстояния.